Проработав в Якутии 4 года, я на некоторое время вернулся в Ленинград. Здесь меня приняли на работу в Западный геофизический трест на должность начальника Хибинской партии. База нашей партии находилась на окраине города Кировска на территории бывшей тюрьмы. Это было небольшое двухэтажное каменное здание уродливой архитектуры. На фронтоне здания виднелись крупные цифры: 1935.
Город Кировск был заложен в начале 30-х годов прошлого столетия. Дата на здании тюрьмы свидетельствовала о том, что это социальное предприятие было построено приблизительно в одно время с городом. Оно и понятно: ведь ни один уважающий себя город не может обойтись этого необходимого общественного заведения. Но город рос, и тюрьма стала ему тесноватой. Где-то построили другое, более вместительное помещение, а старое здание временно осталось необитаемым. Вот тут-то его и облюбовали сезонные полевые партии для своего краткосрочного базирования.
Около тюрьмы было несколько деревянных одноэтажных бараков. Территория была обнесена забором из колючей проволоки, сохранились деревянные вышки для часовых. Мне предложили занять одну из бывших камер на втором этаже тюремного здания. Помещение было большое и светлое, но я чувствовал себя неуютно в комнате, стены которой были свидетелями многих изломанных человеческих жизней. Поэтому я выбрал себе комнату в одном из деревянных бараков.
В Кировск я прибыл в конце мая. Полевые работы уже начались, но на базе ещё было много народу. Партии предстояло выполнить геофизические работы в восточной части Хибин в районе горы Коашва, а также наблюдение вдоль нескольких региональных профилей, пересекающих Хибинские горы.
На участке Коашва работа была рассчитана на целый сезон. Здешним отрядом руководил Ефим Петрович Фрадкин - человек очень деятельный и знающий своё дело. Он организовал в лагере котловое питание, контролировал работу операторов, требовал соблюдения дисциплины и порядка в лагере.
В двух региональных отрядах положение было сложнее. Бригадиром одного из этих отрядов был человек непонятной национальности по имени Аристид Кефель. Рабочие этого отряда называли своего командира Аристофель, произведя это прозвище из сочетания его имени и фамилии. Скоро это прозвище прочно закрепилось за ним. Отряд Аристофеля был уже готов приступить к полевым работам, но пока не было вертолёта, чтобы выбросить отряд на север Хибин. А начинать нужно было именно с севера, как наиболее труднодоступной территории. Южную часть территории мы проектировали отработать позднее: здесь есть дороги и работать будет легче. Второй отряд, где старшим был молодой топограф Саня Четвёркин, был недоукомплектован рабочими. Мне приходилось часто ездить в аэропорт, узнавать обстановку с вертолётом и в экспедицию, чтобы потрясти отдел кадров насчёт рабочих. Было ещё одно обстоятельство, которое вынуждало меня ехать к руководству экспедиции. Выяснилось, что в нашей партии нет раций, и отряды уходят в необжитые места, не будучи обеспеченными радиосвязью. В Якутии в последнее время партии уже начали снабжаться портативными радиостанциями, и я был уверен, что здесь, в ленинградской организации, с этим проблем не будет.
База экспедиции находилась в городе Апатиты. Езды туда на машине минут
Там я рассказал начальнику экспедиции Герасимову о положении дел в партии.
- Проблема с рабочими уже решается, - сказал Герасимов, - Уточните в отделе кадров. А по поводу радиостанций обратитесь к главному инженеру Вениамину Борисовичу Савицкому. Он должен заниматься этим вопросом.
В кадрах мне ответили, что группа рабочих проходит медицинскую комиссию и на днях будет направлена в партию.
С главным инженером Савицким я ещё не был знаком. Он оказался невысоким, коренастым, довольно пожилым человеком. Савицкий усадил меня за стол и попросил рассказать о положении дел в Хибинской партии. Он улыбался, но глаза его были холодными и настороженными. Они напоминали глаза осьминога, осмысленные, но наполненные выражением злобной силы.
- На Коашве работа идёт нормально, а вот отряд Кефеля простаивает из-за отсутствия вертолёта, - сказал я.
Он уже не улыбался, а его тёмные немигающие глаза в упор смотрели на меня.
- Как же вы могли допустить простой в отряде, - наконец-то глухим голосом сказал Савицкий, - Если не можете обеспечить отряд вертолётом, немедленно отправляйте на юг Хибин, на Расвумчор.
- Хорошо, мы подумаем, - сказал я, чтобы закрыть эту тему и перейти к более острой, на мой взгляд, проблеме, - Вениамин Борисович, наши отряды не имеют раций. В наших условиях это может привести к большим неприятностям.
- Этот вопрос рассматривается, - ответил Савицкий, - Вы не переживайте. Ведь работали раньше без раций и никаких катастроф не случалось.
- Раньше раций не было, потому и работали без них, - ответил я, - А теперь, когда они появились, их отсутствие в отрядах является нарушением техники безопасности. Я не хочу брать на себя ответственность за такое нарушение, поэтому подам рапорт об этом начальнику экспедиции.
- Не горячитесь, - проговорил главный инженер более мягким голосом, - Всё у вас будет. А теперь вот что. Руководство треста и экспедиции уделяют много внимания состоянию дисциплины в партиях. Вы должны регулярно сообщать мне обо всех случаях аморального поведения ваших подчинённых.
Я не сразу сообразил, что именно он имеет в виду.
- Это очень дурно пахнет и моей должностной инструкцией такая обязанность не предусмотрена.
Разговор с главным инженером оставил неприятное впечатление. Я понял, что на помощь Савицкого в работе мне лучше не рассчитывать.
Вечером того же дня ко мне пришёл Аристофель с топографической картой.
- Есть идея, Сергей Алексеевич, - обратился он ко мне, - Вот здесь к Хибинам почти вплотную примыкает большое озеро Умба. На восточном берегу Умбы есть рыбачий посёлок. Если договориться с рыбаками, чтобы они перевезли нас на западный берег озера на своих баркасах, то никакой вертолёт нам не потребуется. От западного берега Умбы до наших проектных профилей рукой подать.
Идея действительно заслуживала внимания, и я снова отправился в Апатиты. Начальник экспедиции Герасимов идею одобрил и тут же вызвал к себе своего заместителя по хозяйству Стабина. Узнав, в чём дело, Стабин предложил мне немедленно поехать с ним к рыбакам.
Лесная дорога была отвратительной: сплошные рытвины, бугры и заболоченные участки. Но Стабин был опытный водитель и искусно преодолевал все препятствия. По дороге он расспрашивал меня о делах в партии. Я рассказал ему о нашей работе и не забыл упомянуть о рациях и разговоре с главным инженером.
- Не надейся на Савицкого, - сказал Стабин, - Это хитрый, жадный и злой человек. Раздобыть рации для экспедиции не проблема. Но потребуется получить разрешение на радиосвязь, утрясти кое-какие формальности. Это лишняя суета. И влезать в эту суету Савицкий не хочет. Ну и конечно он представляет, что как только в партии будут рации, его, главного инженера, завалят радиограммами и прощай, спокойная жизнь. Но своего личного интереса он не упустит. Знаешь, что он придумал? Здесь в Заполярье существует система договоров. Савицкий заключил с экспедицией договор на три года. На основании этого договора он забронировал свою квартиру в Ленинграде и прописался в Апатитах, где у него тоже есть квартира. Теперь, когда он едет в Ленинград, он выписывает командировку и получает там суточные. Кроме того, за ним сохраняется северный оклад. Когда срок командировки заканчивается, он возвращается в Апатиты, живёт здесь некоторое время, и выписывает новую командировку в Ленинград. Наш главный бухгалтер по прозвищу Квазимодо на дух не переносит Савицкого и всё грозится вывести его на чистую воду.
Рыбацкий посёлок состоял из нескольких старых избушек. На самом берегу озера стоял огромный, трёхметровый, почерневший крест, сделанный из толстого бруса. На перекладине креста была вырезана какая-то надпись старославянской вязью. Похоже, что этот посёлок был довольно древним поселением.
Стабин быстро нашёл двух рыбаков, согласившихся за некоторую плату перевезти отряд на ту сторону озера. Стабин попросил их написать заявления о приёме на временную работу в экспедиции. Это нужно было сделать, чтобы я не платил за переезд из своего кармана.
В Кировске я сказал Аристофелю, чтобы он готовился к отъезду, а сам снова поехал в экспедицию. Нужно было взять наличные деньги для оплаты рыбакам. Герасимов уже знал от Стабина о наших переговорах с рыбаками. Он пожелал мне успеха и сообщил, что уходит в отпуск и командовать экспедицией будет главный инженер Савицкий. Это известие меня не удивило. Я давно знал, что руководители партий и экспедиций нередко уходят в отпуск в самое горячее время - в разгар полевого сезона. Но мысль о том, что теперь придётся контактировать с Савицким, была мне неприятна. Главный бухгалтер Квазимодо выдал мне в подотчёт. Он почему-то симпатизировал мне - всегда быстро оплачивал наши счета и без задержек выдавал наличные деньги.
Отъезд отряда Аристофеля был назначен на следующее утро. Вечером накануне отъезда в партию неожиданно приехал Савицкий.
- Сергей Алексеевич, - сказал он мне, - Мне нужна бортовая машина. Пришлите её завтра к 9 утра в Апатиты.
- Никак невозможно, - ответил я, - Завтра утром отряд выезжает на Умбу.
- Я же велел вам отправить отряд на Южные Хибины! Что за самоуправство?
- Почему самоуправство? - ответил я, стараясь быть спокойным, - Начальник экспедиции одобрил этот вариант.
- Отложите выезд отряда на один день, - попросил Савицкий немного другим тоном, - Мне нужно срочно перевезти мебель на квартиру.
- Никак не можем, у нас договорённость с рыбаками. Как только машина вернётся с Умбы, можете её взять.
Савицкий ничего не сказал, посмотрел на меня с нескрываемой злостью и уехал. Присутствовавший при этом разговоре Аристофель заметил:
- Любит наш главный инженер делать всё на халяву. Ведь может взять машину на городской автобазе. Но там нужно платить.
До рыбачьего посёлка добирались долго. Шофёр Эдик Пяткин, не привыкший к лесным дорогам, осторожно объезжал каждую подозрительную лужу, боясь завязнуть. Рыбаки уже ждали нас и подготовили к переезду два здоровенных баркаса. Ребята загрузили баркасы, рыбаки получили у меня деньги и расписались в ведомости. Можно было ехать, но рыбаки решили подкрепиться перед дорогой. Я понял намёк и вытащил припасённую для этого случая водку. Посидели, выпили, закусили, затем ещё выпили. Люди в этом посёлке жили в каком-то замедленном темпе. Торопиться им было некуда. Наконец, старший рыбак сказал своему напарнику, густо налегая на «о»:
- Однако, Проша, поехали. Неровен час, подует с севера, волна пойдёт.
Отряд разместился в баркасах. Я незаметно передал Аристофелю оставшиеся две бутылки водки. В поле пригодится. Затарахтели моторы и баркасы двинулись в путь. Я стоял на берегу и смотрел на удаляющийся отряд. На душе было немного тревожно. Люди уходят в дикие места и полтора месяца я не буду получать от отряда никаких сведений.
В Кировск мы вернулись ночью. Правда, ночь здесь в это время года понятие относительное. Солнце не заходит круглые сутки, только прячется за горой Юкспор и соседними хребтами, но скоро выходит из-за них и продолжает свой путь по небосводу.
Несмотря на поздний час, меня встретила Евдокия Ивановна, наш завхоз. Вид у неё был расстроенный. Волнуясь, она сказала:
- Несчастье у нас, Сергей Алексеевич. Убили Вову Терехова.
Произошло всё так. В отряде топографа Сани Четвёркина были двое рабочих - Женя Таскин и Вова Терехов. Молодые ребята из Ленинграда, только что закончившие школу. Женя жил с родителями, а Вова был детдомовский. Подружились они уже в Кировске и их дружба закончилась трагически. В тот злосчастный день Женя Таскин возился со своим ружьём. Ружьё случайно выстрелило и заряд дроби попал в живот Вове Терехову. Таскина забрали в милицию, а Терехова повезли в больницу, но по дороге он умер. Это был несчастный случай, но от этого не легче. Потеряли двух хороших парней: один в могиле, другой за решёткой.
Вечером ко мне пришёл расстроенный Саня Четвёркин.
- Плохи дела, брат Четвёркин, - сказал я ему мрачно, - Недосмотрел ты за своими ребятами. И без того рабочих не хватает, а у тебя в отряде убивают последних.
Подъехал главный инженер Савицкий. Расспросив свидетелей происшествия, он произнёс ледяным голосом:
- Ну что, Сергей Алексеевич, доигрались? Допустили убийство в партии. Это вам не пройдёт даром.
Настроение у меня было поганое. Не улучшили его сведения о появлении в аэропорту вертолёта и приход в партию группы новых рабочих. Но поддаваться дурному настроению было нельзя. Нужно готовить отряд Четвёркина к вылету на север Хибин.
Отряд был теперь укомплектован и готовился к отправке на участок работ. Ещё двух рабочих я собирался отправить на Коашву.
Национальный состав Хибинской партии был очень пёстрым. Кроме русских, украинцев и евреев, были представители других народов. Был финн Юкко Кекконен. Ну это понятно: Финляндия совсем рядом. Был латыш Арвид Акменс. Это тоже неудивительно: Латвия недалеко. Но как попал сюда туркмен Берды Хурдымурдыев и венгр Лайош Ракоши - уму непостижимо. На Коашву я решил отправить туркмена и венгра. Но завхоз Евдокия Ивановна упросила меня оставить Лайоша на базе, чтобы помочь ей на складе. Солидный и представительный вид венгра определил выбор нашей Евдокии Ивановны.
Я решил лететь с отрядом Четвёркина. Во-первых, мне нужно было знать, где будет находиться лагерь Четвёркина, чтобы не искать его в случае необходимости. Во-вторых, я хотел помочь Четвёркину выбрать места для проложения будущих профилей. Два дня я провёл в лагере, а на третий собрался идти в Кировск на свою базу. Отсюда до Кировска километров
Рано утром я вышел из лагеря. Сначала мой путь проходил по горам. Рельеф гор здесь довольно спокойный, платообразный, и идти было легко. Скоро я добрался до края плато и спустился в долину ручья. Не было никаких признаков посещения этих мест человеком. Зверей тоже не наблюдалось. Горы слева от меня становились всё круче. Склоны здесь почти отвесные. Вот стремится в небо самая высокая гора Хибин - Кукисвумчор. Хорошо, что я спустился в долину заранее, здесь бы мне пришлось попотеть. Скоро я заметил на берегу ручья остатки костра, а ещё через некоторое время следы автомобильных колёс. Приближалось царство цивилизации. Тропинка вдоль ручья вывела меня к руднику. Отсюда до моей базы оставалось километра два. И эти два километра я с шиком проехал на автобусе.
За время моего отсутствия никаких происшествий на базе не произошло, за исключением того, что благообразный Лайош Ракоши в первый же день нажрался, как скотина, и Евдокия Ивановна отстранила его от работы на складе.
Венгр клялся, что это в первый и последний раз, но оскорблённая в лучших чувствах Евдокия Ивановна была непреклонна. Надо было отправлять провинившегося Лайоша к Ефиму Петровичу на Коашву. Гонять ради него автомашину слишком жирно, и я решил проводить его до участка пешком через перевал. Расстояние до лагеря около 20 километров по горной тропе. Я уже несколько раз ходил на Коашву и хорошо знал дорогу.
Лайош оказался плохим ходоком. Он то и дело просил меня сделать остановку и перекурить. Когда мы добрались до перевала, он дышал как сломанный велосипедный насос и вид у него был несчастный.
- Как можно довести себя до такого состояния? - сказал я, - Ведь ты совсем ещё не старый человек.
- Да, да, я обязательно брошу пить и курить, - ответил Лайош, но в его голосе не чувствовалось никакой уверенности.
После перевала под гору идти было легче, но Лайош едва плёлся, хотя нёс только свой тощий рюкзак, а его спальный мешок тащил я.
Наконец мы добрались до лагеря.
- Ефим Петрович, - сказал я торжественно, - Вот вам новый рабочий, представитель Венгерской Народной Республики Лайош Ракоши. Прошу любить и жаловать.
Фима хмуро посмотрел на новоприбывшего и произнёс:
- Венгрия это хорошо. А нет ли у вас какого-нибудь завалящего негра? Нам бы в самый раз для коллекции.
- Негра нет, а вот Аристофеля можно будет к вам направить, когда он закончит свои профиля.
- Это будет очень кстати, - ответил Фима, - наш топограф Беликов совсем от рук отбился. На днях без разрешения ушёл в Кировск, принёс водки, устроил пьянку в своей палатке, набил морду рабочему Берды Хурдымурдыеву, приставал к вычислителю Галке Соколовой, ходил по лагерю и пел голосом, лишённым всякой приятности, аполитичные тюремные песни.
- Так нужно гнать его, - сказал я, - Он здесь весь коллектив испортит.
- Пока нельзя, - заметил Фима, - Заменить его некем. А в свободное от пьянки время он работает хорошо и рабочие его уважают.
Кроме Фимы и Беликова на Коашве работали операторы Боря Фёдоров с женой Таней, носившей зловещую фамилию Мёрдер (по-английски «убийство»), ещё один оператор, тоже Боря, но Разин, и вычислитель Галя Соколова. Это была очень хорошая и надёжная публика, но объёмы работы были велики и Фиме самому приходилось иногда браться за прибор.
Поговорив с Фимой, я выпил кружку горячего чаю и засобирался в обратный путь. Лайош с удивлением смотрел на меня.
- Вы собираетесь снова преодолеть этот путь? - с оттенком недоверия спросил он, - Я бы ни за что на свете не смог бы добраться до Кировска.
- У меня много работы, - ответил я, - А когда есть цель, любая дорога не покажется трудной. Да и вы, наверное, доползли бы до Кировска хоть на карачках, если бы вас ожидала там бутылка водки.
Лайош в ответ лишь мечтательно вздохнул.
Когда я вернулся на базу, меня опять встретила Евдокия Ивановна. Я давно обратил внимание на то, что меня всегда встречает Евдокия Ивановна, когда я возвращаюсь на базу. Она сказала, что приезжал Савицкий и привёз приказ о моём освобождении от должности начальника партии «за низкую трудовую дисциплину, что выразилось в допущении несчастного случая выразившегося в гибели рабочего Терехова». Меня перевели на должность старшего геофизика, а исполняющим обязанности начальника партии был назначен Фима. Значит, мне нужно опять ехать на Коашву и передавать дела. Похоже, Фима вовсе не обрадовался новому назначению. Оно и понятно: на Коашве жизнь куда спокойнее. Но приказ есть приказ. Поразмыслив, Фима сказал:
- Поработайте пока на Коашве, а потом возвращайтесь в Кировск и займитесь переброской отрядов Четвёркина и Аристофеля на Южные Хибины.
- Хорошо, но для отрядов потребуются наличные деньги, чтобы закупить кое-что из продуктов. Вам придётся сгонять в экспедицию и взять у Квазимодо необходимую сумму.
Работа с прибором однообразна и утомительна. Но я работал с удовольствием. Погода была прекрасная, голова свободна от всяких проблем. Что ещё нужно человеку? Кроме работы с прибором, я проводил вычисления, контролировал операторов, любезничал с вычислителем Галкой Соколовой.
Так прошло недели три, и я выехал на работу в Кировск. Скоро появились и гонцы с Северных Хибин. Это был сам Саня Четвёркин, обросший и похудевший, в сопровождении рабочего. Саня сказал, что геофизики завершают наблюдения и можно заказывать вертолёт для переброски отрядов. С вертолётом проблем не было, и скоро на базе стало шумно от прибывших полевиков. С недельку ребята отдохнули, привели себя в порядок и отправились на Южные Хибины. Отправив отряды, я уже собирался вернуться на Коашву, как вдруг, как всегда неожиданно, приехал Савицкий. Он был немало удивлён, увидев на базе не Фиму, а меня.
- А где Ефим Петрович? - спросил он.
- На Коашве. Там у нас сегодня главное направление работ, - ответил я.
- Сергей Алексеевич, мне нужен грузовик, - сказал Савицкий каким-то равнодушным тоном.
Машина была свободна, но, прости меня Боже, мне так хотелось поиздеваться над этим надутым и надменным человеком.
- Что, опять мебель? - спросил я, - Но ведь вы знаете, Вениамин Борисович, что я теперь машиной не распоряжаюсь. Без разрешения Ефима Петровича я не могу вам её отдать, иначе Ефим Петрович будет ругаться. Была бы у нас рация, связались бы с Коашвой и получили разрешение. Но радиосвязи у нас нет. Вы можете доехать до Коашвы на своём «газике» и поговорить с Ефимом Петровичем. Это всего 3 часа туда и столько же обратно. А без разрешения я никак не могу предоставить вам машину. У нас главное - дисциплина.
Савицкий окинул меня испепеляющим взором, ничего не сказал, сел в свой «газик» и укатил. Надо думать, не на Коашву.
Полевой сезон заканчивали уже по снегу. Здесь снег прежде всего выпадает в горах, а затем на остальной территории. Аристофель и Четвёркин успели управиться до глубокого снега и уже перебрались в Кировск на базу партии. Наконец, закончили мы работы и на Коашве. Фима начал ликвидацию партии, а это всегда сплошная нервотрёпка. Нужно подготовить все документы для увольняющихся рабочих, отчитаться в бухгалтерии, вывезти всё имущество с базы и совершить множество других не менее нудных дел. Я сидел в своей комнате и помогал Евдокии Ивановне составить акты на списание. Прибежала зарёванная Галка Соколова.
- Сергей Алексеевич, помогите, - всхлипывающим голосом сказала она, - Беда у меня. Забыла на Коашве свой медальон - подарок мужа. Мне он очень дорог. Да и муж, если узнает, что я его потеряла, рассердится и обидится. В день отъезда я переодевалась, сняла его и повесила в палатке на гвоздик. А в суете и спешке забыла про него. Просила у Фимы машину съездить на Коашву, а он не даёт. Говорит, дорога плохая, машина может застрять, а сейчас этого никак допускать нельзя. Может, вы его уговорите.
Фиму мне уговорить не удалось. В душе я был с ним согласен: нельзя сейчас рисковать автомашиной. Но и девчонку жалко.
- Ефим Петрович, - предложил я, - Давайте я схожу пешком на Коашву. Надо всё же помочь этой разине.
- Вы с ума сошли, - недовольно сказал Фима, - Перевал уже под снегом, на Коашву сейчас не пробиться.
- Снегу ещё не очень много, дорога мне хорошо знакома, - ответил я, - За день обернусь.
- Идите, если вам так хочется, - сердито сказал Фима, - Но идти одному я запрещаю.
- Попрошу Саню Четвёркина, он не откажет.
Но Саня Четвёркин отказал. Не из-за лени или дурного характера: он был простужен.
- Попроси кого-нибудь из ребят сходить с тобой, - предложил Саня.
- Вряд ли кто-нибудь согласится на такую прогулку. Шофёр Эдик согласился бы, но он совсем не тренирован для пеших переходов. Ладно, пойду один, - решил я, - Только ничего не говори Фиме, а то он лай поднимет.
Утром с рассветом я вышел в путь. Идти решил в резиновых сапогах. Ведь придётся пересекать ручей, а замёрз он или нет - неизвестно. Через посёлок я шёл по хорошей, наезженной дороге. Потом дорога кончилась и началась узенькая тропинка, протоптанная в снегу. Затем кончилась и она. Пришлось пробиваться по целине. Сначала это было нетрудно, снегу было не много. Но ближе к перевалу снежный покров становился толще. Удивительное дело: дорога была мне хорошо знакома, но сейчас при снежном покрове местный ландшафт совершенно преобразился. Я не узнавал местности, хотя твёрдо знал, что иду правильно.
После перевала толщина снежного покрова нисколько не стала меньше, хотя возможно мне это только казалось. Я добрался до ручья. Он ещё не замёрз, только вдоль берегов образовалась тоненькая ледяная корка. Отсюда уже близко. Сейчас по просеке через лес и будет лагерь. Вернее, бывший лагерь. Вид оставленного лагеря вызывает какое-то тоскливое чувство. Совсем недавно здесь кипела жизнь. Раздавались голоса, из печей валил дым. Сейчас - полное безлюдье, как скелеты стоят каркасы палаток, запорошенные снегом. В голову невольно лезут мысли о скоротечности всего земного. Но философствовать не было времени. Я прошёл к каркасу галкиной палатки. Гвоздик на месте, но никакого медальона нет. Я смёл снег с нар, стола, поискал по полу. Ничего нет. Не буду же я проводить поиск по всему лагерю. Где же эта раззява могла посеять свой медальон? Выходит, я зря совершил этот переход? Делать нечего, нужно идти назад.
Идти по снежной целине - занятие малоприятное. То ли дело летом - идёшь широким шагом, каждое движение даётся без труда. Сейчас каждый шаг приходится делать с усилием. Я весь взмок, но ногам в резиновых сапогах было холодно. Я уже пожалел, что не надел кирзовые сапоги. В них было бы теплее. Тут же я сообразил, что в кирзачах бы набрал полные голенища снега. Усталости я не чувствовал, но шёл как бы в полусне. Вот, наконец, дома посёлка и твёрдая дорога. Когда я добрался до своей комнаты, у меня уже не было сил чтобы раздеться. Я скинул только шапку, сел на койку и привалился к стене. Вошёл Саня Четвёркин.
- Ну как? - спросил он, с любопытством глядя на меня.
- Да никак, - грубо ответил я, - Нет там никакого медальона.
- А я это знаю, - сказал Саня, - Сегодня, когда ты уже ушёл, прибегает эта заполошная Галка Соколова. Спрашивает, где ты. Говорю, ушёл на Коашву. Он закричала, что нужно тебя вернуть. Оказывается, в суматохе он положила свой медальон в карман старой куртки, а куртку сунула в рюкзак. Сегодня утром стала перекладывать вещи и нашла этот медальон. А Фима узнал, что ты пошёл один, распсиховался, орал, что тебе нужно забыть свои якутские привычки. Сказал, что напишет на тебя рапорт и отдаст Савицкому. А вот он сам, лёгок на помине, товарищ Савицкий, не к ночи будет сказано.
В окно я увидел, как к дому подрулил «газик» главного инженера. Но не прошло и десяти минут, как он развернулся и на огромной скорости умчался в обратном направлении.
В комнату вошёл Фима.
- Ну что, умаялись, Сергей Алексеевич? - сказал он участливо, - Пошли ко мне, я сварил замечательный фирменный борщ. Тяпнем по маленькой с устатку. Вам это сейчас будет кстати.
- Спасибо, Ефим Петрович, - ответил я, - Скажите честно, вы отдали Савицкому рапорт на меня? И зачем он приезжал?
- Какой рапорт? Нет никакого рапорта, - удивлённо ответил Фима, - Вы уже сами себя наказали, что впустую прогулялись на Коашву. Рапорт я скорее написал бы на Галку Соколову за ложную информацию и паникёрство. А Савицкий приезжал по личному делу. Ему нужна бортовая машина - перевезти большой холодильник и электроплиту.
- И что, вы отдали ему?
- Как бы не так. Ближайшие дни машина будет полностью занята. Надо будет вывезти в Апатиты на склад экспедиции всё полевое снаряжение, сдать в ОРС избытки продуктов и так далее. Ну, пошли, пошли, ребята, борщ стынет.