В конце марта 1960 года наш отряд был выброшен на левый берег реки Сохсолох, недалеко от недавно открытой кимберлитовой трубки «Айхал». Первой прибыла бригада топографа Анатолия Проня, немного позже прилетели операторы. Никакого поселка Айхал, конечно, тогда еще не существовало. Между нашим лагерем и трубкой находилась одинокая избушка-зимовье, где жили геологи и горняки.
В задачу нашего отряда входило проведение детальной магнитной съемки на трубке «Айхал» и поисковая магниторазведка в долине реки Сохсолох.
Надо было торопиться - на трубке вот-вот должны были начаться буровые работы, значит, навезут всякого железа, и тогда - прощай, магнитная съемка!
Но мы успели. Работать в апреле на магнитной съемке - милое дело. Дни уже длинные, комарья нет, и снег хорошо держит лыжи. Летишь себе от пункта к пункту, как на крыльях. Солнце весной здесь яростное, лицо моментально принимает расцветку «красной морды» артиста Михаила Евдокимова, а спустя некоторое время - оттенок цвета кожи генерального секретаря ООН Кофи Аннана.
Пробовал я загорать, раздевшись до пояса. Если полный штиль, то нормально, но лишь потянет ветерок - никакого кайфа. Все-таки это не Кавказ, а Якутия.
Мешали съемке только магнитные бури - частое явление весной в этих широтах.
Закончили мы работать на трубке «Айхал» за несколько дней до первомайских праздников. Ожидали приезда начальника партии Евгения Саврасова с праздничными продуктами. Вертолет прилетел дня за три до праздников. Саврасов выдал по бутылке водки на брата и дефицитные консервы: яблочный компот в железных банках и консервированные зеленые помидоры.
Рабочие не стали дожидаться дня международной солидарности, и, полагая, что водка не подлежит длительному хранению, без лишних слов утилизировали продукт. Вскоре в лагере были слышны разговоры в форме «ты меня уважаешь?» и разборки по случаю якобы неправильно закрытых нарядов.
Вместе с Саврасовым прилетел молодой парень Матвей Логунов, он же Мотя. Мы знали этого Мотю: в прошлом году он проходил у нас практику, как студент Московского геологоразведочного института.
Евгений Саврасов представил нам его, как молодого инженера и сотрудника опытно-методической партии из Якутска.
- Логунов не является нашим сотрудником, - сказал Саврасов, - но руководство нашей экспедиции и геологическое управление просят оказать ему посильную помощь!
- А продукты он на себя привез? - спросил топограф Толя Пронь, ведавший в отряде продуктами.
Выяснилось, что не привез. Это известие не обрадовало Проня. В партии на отряд ему выдали не так много продуктов, обещая в течение полевого сезона подкинуть на вертолете еще. Но Пронь, прекрасно зная, что на вертолеты, особенно в летнее время, надежда плохая, ввел режим строгой экономии. Лишний иждивенец в отряде его совершенно не устраивал. Когда через некоторое время Мотя попросил Проня продать ему за деньги кое-какие продукты, Пронь внимательно посмотрел на него и проникновенно сказал:
- Хрен тебе!
Поселился Мотя в палатке оператора Виктора Колянковского. Виктор по натуре был индивидуалист. Годы таежных скитаний приучили его жить одному и надеяться только на себя. Соседство Моти его никак не устраивало, но согласно таежным правилам он не мог отказать.
Однако очень скоро Мотя начал раздражать Колянковского. Он не брился, не умывался, не мыл за собой посуду, и Виктор, не выдержав, сказал Моте:
- Слушай, я тебе не кок на камбузе, и ты мне не медаль на шее! Давай-ка, руби дрова, да готовь еду, иначе будешь сосать лапу дохлого павиана. Продукты в мешке под нарами.
Из еды Мотя умел готовить только кашу. Да и кашу, собственно, он варить не умел - она у него вечно пригорала и была пересоленной. Вдобавок ко всему, Мотя, отскребая однажды пригоревшую кашу, ухитрился продырявить ножом дно кастрюли. Колянковский, не сдержавшись, отъездил Мотю по загривку, перечислив всех его родственников до седьмого колена. На этом кулинарные опыты Моти прекратились. С дровами у Моти тоже было не слава богу. Виктор, наблюдая за тем, как Мотя пытается перерубить толстый ствол, понял, что очень скоро он в лучшем случае разрубит свой новый сапог. А без сапог сейчас в тайгу не сунешься. Поэтому Виктор приказал Моте прекратить это занятие и велел подтаскивать сухостой из тайги. Мотя не возражал, и скоро натаскал столько сушняка, что им мог пользоваться весь лагерь.
Моте совестно было объедать одного Колянковского. Он иногда заходил перекусить к Славе Сачкову и ко мне. Одно время он зачастил в зимовье к геологам, где рассказывал им про Москву и приглашал к себе в гости. Адреса, правда, никому не оставил. Не ходил он только к Проню, которого откровенно побаивался.
Со временем мы узнали, что Мотя, окончив институт, поступил в заочную аспирантуру. Он планировал в ближайшее время защитить кандидатскую диссертацию. На это он запланировал два года и подчинил все свое существование. Для диссертации нужен материал, и Мотя после окончания института, решил отправиться за ним в Амакинскую экспедицию. В экспедиции тогда было правило: молодых специалистов - инженеров оформлять на работу старшими техниками. Моте это не понравилось.
- Что я, зря учился в институте? - сказал он в отделе кадров экспедиции, - я же знаю все лучше ваших старших техников!
- Ты не знаешь больше наших старших техников, - ответил ему начальник партии Евгений Саврасов, - ты не можешь поставить лагерь, организовать полевые работы, составить наряды на рабочих.
Обиженный и уязвленный, Мотя забрал свои вещи и укатил в из Нюрбы в Якутск. Там его приняли инженером в опытно - методическую партию и сразу же откомандировали в Нюрбу для выполнения опытных работ на трубке «Айхал». Так Мотя оказался в нашем лагере.
- Значит, хочешь стать кандидатом наук? - спросил Колянковский, - а это обязательно?
- Во-первых, это прибавка к окладу, - объяснил Мотя, - а во-вторых, без степени сейчас в Москве и шагу не сделаешь, если хочешь работать в научно-исследовательском институте.
- А что ты будешь делать в институте?
- Буду разрабатывать методику поисков кимберлитовых трубок.
- Значит, ты будешь учить нас искать трубки? Ведь ты еще не достиг, как говорит Никита Сергеевич Хрущев, молочно-восковой спелости.
- Уже существуют типовые методики поисков месторождений - ответил Мотя, - надо только применить их к алмазным трубкам. Не нужно быть специалистом-поваром, чтобы приготовить настоящий плов, нужно только сделать все по рецепту. Вот мы и разработаем такой алгоритм, который позволит искать алмазные месторождения.
- Ты - то сам даже кашу сварить толком не умеешь, - возмутился Колянковский, - а берешься плов приготовить. Фуфло это - твой алгоритм. Трубки бывают разные, и искать их надо по-разному. Уверен, если ты предложишь твой алгоритм нашим поисковикам, они вобьют тебе его в брюхо, и ты сможешь избавиться от него только с помощью дизентерии. Так что пока обойдемся. Без сопливых, как говорил Заратустра.
Мотя собирался провести опытные электроразведочные работы на трубке. Аппаратуру он привез с собой. Для проведения работ на трубке «Айхал» Моте нужен был помощник. Предполагалось, что Пронь выделит для этого одного из рабочих. Но рабочие были на сдельщине и наотрез отказались помогать Моте, не желая терять в заработке. Тогда мы, операторы, решили по очереди поработать с Мотей.
Снег уже не держал, проваливался под ногами, и внизу, под снегом, была вода. Передвигаться по профилю в таких условиях тяжело и Мотя быстро выбивался из сил. Но он, сжимая зубы, до крови закусывал губы и продолжал свои наблюдения. Нас он изматывал до полусмерти, хотя мы были достаточно тренированными людьми. Мотя торопился. Ему нужно было закончить работу до прилета вертолета. После рабочего дня Мотя, едва передвигая ноги, доползал до палатки, выпивал пару кружек чая и часа полтора отлеживался на нарах. Только потом он мог чем-нибудь перекусить.
Прилетел вертолет. Мотя покидал в него свою аппаратуру и улетел в Нюрбу. Встретились мы с ним только зимой в Нюрбе, после окончания полевого сезона. Как выяснилось, летом Мотя поработал на каких-то золоторудных месторождениях, перевелся в Нюрбу и теперь занимался обработкой наблюдений и подбором фондовых материалов. Весной он неожиданно для всех уволился и уехал в Москву. Больше мы его не видели. До нас доходили скупые сведения, что через год он защитил диссертацию и поступил на работу, в какой-то научно-исследовательский институт в Москве.
Между тем шло время. Многие научно-исследовательские институты, научные коллективы и отдельные граждане считали своим долгом дать совет и рекомендации, где и как нужно искать алмазные месторождения. Среди множества авторов этих советов я всегда искал Мотю. И не находил.
Может, он ушел из науки так же стремительно, как ворвался в нее. А может быть, понял, что серьезные проблемы в науке не решить с наскоку. Нужен долгий изнуряющий труд, нисколько не меньше того труда, с которым столкнулся Мотя на трубке «Айхал», по пояс увязая в мокром и тяжелом снегу.